ЕСПЧ обнаружил нарушение Конвенции в копировании данных с ноутбука и телефона адвоката

ЕСПЧ обнаружил нарушение Конвенции в копировании данных с ноутбука и телефона адвоката

«В контексте обысков и изъятий, национальное законодательство должно обеспечивать некоторую защиту лица от произвольного вмешательства в права, предусмотренные ст. 8 Европейской конвенции по правам человека», - указал ЕСПЧ в деле Särgava v. Estonia.

Суть дела:

В ЕСПЧ обратился юрист (адвокат) и партнёр юридической фирмы с иском к Правительству Эстонии. Главный вопрос заключался в том, было ли национальное законодательство достаточно ясным и обеспечивало ли необходимые гарантии защиты профессиональной юридической тайны в случае конфискации и последующего досмотра ноутбука и мобильного телефона адвоката.

Мужчина сослался на юридическую профессиональную тайну и неприкосновенность носителей данных, касающихся предоставления юридических услуг и жаловался, что конфискация его ноутбука и мобильного телефона, их последующий осмотр нарушили его права, которые гарантированы ст.8 Европейской Конвенции О защите прав человека и основных свобод.

Правительство страны утверждало: истец работал предпринимателем, совмещая это со своей профессиональной деятельностью. Он являлся членом совета директоров и/или акционером ряда компаний. Одна из компаний, где он был акционером, подозревалась в совершении преступления. Компания находилась под контролем лидеров преступной организации, а истца подозревали к принадлежности к преступной организации.

По требованию Государственного обвинителя, судья предварительного следствия Харьюского уездного суда санкционировал обыск в юридической фирме заявителя, обыск его дома и транспортных средств. Самого истца постановил задержать на 48 часов. Цель обыска: получение соответствующей информации о связях и сделках между членами преступной организации как в бумажном, так и в электронном виде. При этом, государственный заявитель признал, что на носителях истец может располагать информацией, что относиться к его деятельности в качестве юриста, но это не будет иметь значения для уголовного производства.

Таким образом, был изъят телефон и ноутбук, с которых PBGB (Департамент полиции и погранохраны) скопировал все содержимое. Истец подал заявление в PBGB в связи с тем, что телефон и ноутбук принадлежали юридической фирме и использовались для юридических услуг, и просил не использовать материалы с них в качестве доказательств и удалить все скопированные данные.

Департамент ответил, что вместе с предпринимательской деятельностью, ноутбук использовался и для непрофессиональной деятельности, а значит гарантии, которые предусмотрены Законом об ассоциации адвокатов, могут не распространяться на носитель данных. Цель обыска не в доступе к данным, касающихся профессиональной деятельности в качестве юриста, а в поиске информации о его деятельности в компании. Данные с носителей будут обысканы на основе ключевых слов, другие файлы не будут иметь ценности.

Жалоба истца в Генеральную прокуратуру не имела успеха. Апелляционная жалоба также была отклонена судами.

Позиция ЕСПЧ:

Статья 8 Конвенции гласит:

«1. Каждый имеет право на уважение его частной и семейной жизни, его жилища и его корреспонденции.

2. Государственная власть не может вмешиваться в осуществление этого права, за исключением случаев, предусмотренных законом и необходимых в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, общественного порядка или экономического благосостояния населения/страны, для предотвращения беспорядков или преступлений, для защиты здоровья или нравственности или для защиты прав и свобод других».

Поскольку заявитель жалуется на конфискацию его носителей информации и их последующую проверку, Суд находит, что эти действия представляют собой вмешательство в его право на уважение его «переписки». Суд, кроме того, отмечает, что тот факт, что заявитель по профессии был юристом, был хорошо известен прокуратуре, что и отметил Государственный обвинитель в заявлении о проведении обыска дома и транспортных средств истца.

В контексте обысков и изъятий, национальное законодательство должно обеспечивать некоторую защиту лица от произвольного вмешательства в права, предусмотренные статьей 8. Таким образом, его формулировки должны быть достаточно четкими, чтобы дать гражданам адекватное представление об обстоятельствах и условиях, при которых органы государственной власти уполномочены прибегать к любым таким мерам.

Конвенция не запрещает возлагать на адвокатов определенные обязательства, которые могут касаться их отношений с клиентами. В частности, это касается случаев, когда обнаруживаются достоверные доказательства участия адвоката в правонарушении. В связи с этим, однако, жизненно важно обеспечить строгие рамки для таких мер, поскольку адвокаты занимают важное положение в правосудии и могут, в силу своей роли посредника между тяжущимися сторонами и судами, быть охарактеризованы как должностные лица.

Суд соглашается с тем, что вмешательство имело общую правовую основу в национальном законодательстве.

Суд также отмечает, что, несмотря на кажущуюся безоговорочной формулировку правила неприкосновенности, изложенную в статье 43(3) Закона об адвокатуре, Правительство сослалось на другие соответствующие положения внутригосударственного права и внутригосударственную прецедентную практику в поддержку своего аргумента, что неприкосновенность носителей данных адвокатов не является абсолютной. Суд признает, что интерпретировать и применять национальное законодательство в первую очередь должны национальные суды. Таким образом, он признает, что национальное законодательство в некоторой степени поддерживает вывод о том, что правило неприкосновенности, изложенное в Законе об ассоциации адвокатов, должно иметь силу, если адвокат сам подозревается в совершении уголовного преступления. Однако, по мнению Суда, остается сомнительным, можно ли сказать, что национальное законодательство в его нынешнем виде отвечает требованиям ясности и предсказуемости, как того требует его прецедентное право.

Суд отмечает, что в соответствии с национальным законодательством существуют определенные гарантии, касающиеся обысков и изъятий в целом, а также контекста обысков в помещениях адвокатов. Действительно, в соответствии с национальным законодательством обыск может быть проведен, если есть обоснованное подозрение, что предмет должен быть найден в помещении, подлежащем обыску. Кроме того, в постановлении на обыск обычно должны указываться объект, место и причины обыска. В случае проведения обыска в юридической фирме он должен быть санкционирован постановлением судьи предварительного следствия или постановлением суда, а обыск должен производиться в присутствие адвоката, в помещении которого проводится обыск, или другого адвоката.

Существенную озабоченность Суда вызывает отсутствие практической основы для защиты юридической профессиональной привилегии в таких делах, как настоящее.

Хотя вопрос просеивания и разделения привилегированных и непривилегированных файлов, несомненно, важен в контексте печатных материалов, он становится еще более актуальным в ситуации, когда привилегированный контент является частью больших пакетов данных, хранящихся в цифровом виде. В такой ситуации, даже если соответствующий адвокат или его представитель присутствует на месте обыска, во время обыска может оказаться затруднительным быстро отличить, какие именно электронные файлы подпадают под юридическую профессиональную тайну, а какие нет.

Возвращаясь к обстоятельствам настоящего дела, Суд отмечает, что национальное законодательство, по-видимому, не содержит какой-либо конкретной процедуры или гарантий для проверки электронных носителей данных и предотвращения компрометации сообщений, на которые распространяется юридическая профессиональная тайна.

Решение о проведении поиска по ключевым словам (или использовании любого другого метода просеивания), а также о выборе релевантных ключевых слов было полностью оставлено на усмотрение следственных органов. На данном этапе Суд отмечает, что некоторые из ключевых слов, использованных для поиска (например, «финансовый год» или «кредитная линия»), были очень широкими по своему охвату. Суд уже установил выше, что национальное законодательство не предоставляло заявителю никакого права присутствовать при поиске по ключевым словам.

Из внутреннего законодательства, как представляется, не следует, что материалы, в отношении которых оспаривается применимость юридической профессиональной тайны, не будут доступны следственным органам до того, как национальные суды получат возможность провести конкретный и подробный анализ по делу и – при необходимости –отдать распоряжение о возврате или уничтожении изъятых носителей данных и/или их скопированного контента.

По мнению Суда, отсутствие процессуальных гарантий, касающихся конкретно защиты юридической профессиональной привилегии уже не соответствовали требованиям, вытекающим из критерия того, что вмешательство должно осуществляться в соответствии с законом по смыслу статьи 8 § 2 Конвенции.

В свете вышеизложенного Суд считает, что имело место нарушение статьи 8 Конвенции.

Также, истец, ссылаясь на профессиональные и личные последствия изъятия и осмотра носителей данных, потребовал 12 000 евро в качестве компенсации морального вреда. Суд считает, что нет необходимости присуждать компенсацию.

Таким образом, ЕСПЧ постановил: суд объявляет большинством голосов заявление приемлемым; четырьмя голосами против трех, постановлено, что имело место нарушение статьи 8 Конвенции; нет необходимости присуждать справедливую компенсацию.